В мае 2005 года прогремело сенсационное сообщение. В Бат-Яме была раскрыта организованная преступная группировка. Были арестованы организаторы и рядовые исполнители. Ещё одна победа израильских правоохранительных органов в борьбе с русской мафией. Полиция ликовала! Был опубликован призыв в газетах, прозвучали сообщения по радио и по телевидению (9 канал, первый израильский и второй израильский каналы). В нём рассказывалось о том, как наша прославленная полиция успешно ведет борьбу с русской мафией. Как успешно была разоблачена преступная группировка, орудующая в Израиле, и как были изобличены главари этой группировки.
Также прозвучал призыв, что все, кто пострадал или обладает какими-нибудь дополнительными сведениями об этой группировке или об арестованных лицах, просьба обратиться в полицию. В ходе следствия была арестована группа лиц, которых в последствии выпустили из-под стражи под домашний арест за неимением улик и состава преступления. Были арестованы несколько человек, которые якобы являлись организаторами и «мозгом» группировки. Я представлял в суде интересы одного из задержанных (для удобства и конфиденциальности информации назовем его А). Вследствие предоставленных полицией улик прокуратурой было возбужденно уголовное дело против А, и выдвинуто обвинение за вымогательство, организация и привлечение людей для исполнения преступлений и избиение при тяжких обстоятельствах.
Обвинения были слишком тяжёлые, и, прежде чем взяться за это дело, я очень долго изучал материалы следствия. Был также отягчающий факт – то, что мой подзащитный ранее уже имел конфликты с законом и имел «богатое» уголовное прошлое. И всё-таки я принял решение взяться за это дело, так как увидел неточности в расследовании и излишнюю «раздутость» всего дела. Для начала я попытался получить освобождение под домашний арест для А. Но суд отклонил прошение и постановил: содержание подозреваемого под стражей до окончания следствия. Суд постановил это, исходя из того, что есть презумпция опасности и принимая во внимание то, что речь идёт об обвинении русскоязычного, выходца из бывшего СССР. Не секрет, что на сегодняшний момент значительная часть тяжёлых преступлений — насилие в семье, рэкет, избиения, разбой, — к сожалению, приходится на долю русскоязычного населения. И учитывая, что мой клиент имеет богатое уголовное прошлое, суд принял решение отклонить прошение о содержании под домашним арестом.
Все доказательства прокуратуры обосновывались на свидетеле-пострадавшем и на аудиозаписях. Для начала я ознакомился и тщательно изучил все аудиозаписи и перевод их на иврит (т.к. на них была записана русская речь).
Перевод был неточен, и на некоторых местах отсутствовал вообще. Было написано «не понятно» или «не качественная запись». Прослушав записи нашлись десять мест, которые впоследствии не только «помогли», но и убедили прокуратуру в абсурдности выдвинутого обвинения. И это, не говоря о неточности перевода. Так как записи были богаты русским сленгом, то, соответственно, перевод или отсутствовал, или был далёк от истины. На записях которые проливали истинный свет или оправдывали моего подзащитного, полиция в переводе писала либо «не было слышно», либо – «непонятен ответ». В ряде моментов на расшифровке стояли обозначения «не понятно», то есть сказанное невозможно понять или разобрать.
Прослушав записи я без проблем разобрался во всех этих моментах, а также понял иной, нежели в переводе, смысл отдельных фраз.
Например, свидетель-потерпевший пытается узнать о драке в ресторане. Ему отвечают: «Он нажрался и не соображал, что делает». Едва ли кто из русскоязычных граждан не поймет, что речь идет о пьяном человеке. Переведенная на иврит эта фраза записана следующим образом: «Он переел».
Как такой перевод может воспринять судья? — «С чего ты взял, что он был пьян? Здесь написано, что он поел больше, чем следовало…»
Мы оформили новые и правильные перевод всех телефонных разговоров. В таких делах очень важно, чтобы адвокат владел в совершенстве языком подзащитного и языком той страны, где в данный момент проживает.
После чего я обратился в прокуратуру: «Либо вы принимаете наш вариант, радикально меняющий смысл записанных разговоров, либо я буду требовать, чтоб суд не принял эти улики».
У прокуратуры имелись также показания свидетеля — пострадавшего. Но, проведя проверку, я выяснил, что этот человек являлся алкоголиком и наркоманом. В прошлом он привлекался к уголовной ответственности и имел судимости. Проблематичным для обвинителей стала доставка свидетеля от обвинения в суд, так как он (свидетель-пострадавший) постоянно пребывал в состоянии алкогольного или наркотического опьянения.
Приняв все мои доводы, прокуратура решила, что не будет требовать наказания для подсудимого сроком больше одного года.
Я требовал удовлетвориться тем, что мой подзащитный отсидел под следствием. На тот момент это было восемь месяцев со дня ареста. Прокуратура, удостоверившись в моих доказательствах, радикально поменяла своё обвинение и отказалась от прежнего обвинения и прежней меры наказания. Отказавшись от прошлых обвинений, прокуратура изменила из на простое нападение. С этим мы и пришли в суд.
На процессе мне удалось убедить суд, что на основании показаний и улик, предоставленных свидетелем (в основном — показания человека с наркотической зависимостью), недостаточно на юридическом уровне, чтобы доказать вину моего подзащитного. Мне также помог в работе подзащитный. Он понимал: чтобы доказать его невиновность, требуется время. Что требуется придерживаться одной линии защиты, а для этого требуется время и терпение.
Мой подзащитный очень хорошо зарекомендовал себя в тюрьме. Он шел на исправительные программы, заканчивал определённые общеобразовательные и специализированные курсы. Прокуратура настаивала на продлении срока заключения (наказания) до одного года.
Суд рассмотрел мои доводы и заслушав свидетелей, которые дали положительную характеристику моему подзащитному, а также те материалы, которые я получил путём личных проверок. Cуд рассмотрел прошение прокуратуры о продлении срока заключения и постановил освободить моего подзащитного, удовлетворившись тем сроком, что он провел под следствием (восемь месяцев). Назначил «условный» штраф и длительный условный срок (18 месяцев).